Без срока давности. Трагедия Петровского Яма.
К очередной годовщине одной из самых больших трагедий в истории Карелии – военного преступления финских диверсантов, уничтоживших безоружных раненых красноармейцев, медперсонал госпиталя № 2212 и мирных жителей карельского поселка.
О чём умалчивала реляция
Победная реляция, поступившая в Главный штаб финской армии в Миккели с Медвежьегорского участка фронта, была впечатляющей. По утверждению тамошнего командования финской группировкой, в ходе дальнего рейда в советский тыл отдельный сводный разведотряд дальней разведки во главе с лейтенантом Илмари Хонканеном в ночь с 11 на 12.02.42 разгромил базу снабжения Красной Армии в поселке Петровский Ям (Сегежский район). В донесении говорилось, что в ходе двухчасового боя было уничтожено пять сотен красноармейцев, триста лошадей, девяносто автомашин, взорваны склады с боеприпасами, продовольствием и обмундированием, топливные цистерны, уничтожены шестьдесят построек.
Главнокомандующий Вооруженных сил Финляндии маршал Маннергейм пришел в восторг. Еще бы – ликвидировано едва ли не половина запасов всей Медвежьегорской оперативной группы РККА! Командир разведотряда Хонканен за проведенную операцию получил сначала Крест Свободы 4-й степени, а в конце февраля, по совокупности с ранее проведенными успешными разведывательно-диверсионными рейдами, был удостоен и высшей военной награды Финляндии – Креста Маннергейма (что-то вроде Героя Советского Союза) за номером 50.
Всё бы ничего, да вот только новоиспеченный «рыцарь» забыл отрапортовать, что в ходе налета на Петровский Ям его солдатами было совершено деяние, которое, согласно международному праву, однозначно трактуется не иначе, как «военное преступление» – уничтожение госпиталя, над которым, соответствии со всеми конвенциями, развевался белый флаг с красным крестом. Но обо всем по порядку…
Контраргумент в споре
…В советское время трагедия Петровского Яма не то, чтобы совсем уж умалчивалась, нет. Но, скажем так, не афишировалась. Видимо, дабы не вносить разлад и нервозность в динамично складывающиеся добрососедские отношения с нашими северо-западными партнерами. В те годы русские с финнами вполне себе ладили: совместно строили горно-обогатительные комбинаты и города, разрабатывали залежи полезных ископаемых, занимались лесозаготовкой, лесными промыслами, вели торговлю (помните финские плащи и сапоги, соки с трубочками и сигареты?), развивали туризм («пьяные» автобусы с финнами в Питере и Выборге быстро стали у нас притчей во языцех), руководители наших государств вместе парились в сауне, выпивали и охотились…
На фоне действия советско-финляндского Договора о дружбе, сотрудничества и взаимопомощи (1948-1992) травмировать друг друга нежелательными воспоминаниями о войне считалось не комильфо. Поэтому случившееся в карельском поселке зимой 1942 года не выходило за рамки профессиональных изысканий военных историков и специалистов соответствующего профиля. Для широкой же публики (кто постарше, наверняка помнят) в ходу были формулировки «линия Паасикиви-Кекконена», «дух Хельсинки», «финляндизация», «банная дипломатия» и т.п. Что ж, нельзя не согласиться, что, благодаря мудрости наших тогдашних политиков, обе стороны сумели притушить прежнюю вражду и недоверие, наладить взаимовыгодное сотрудничество. Финляндия, как бы ни язвили недоброжелатели о ее статусе «советского сателлита», на деле являла собой не только яркий пример мирного сосуществования государств с разной политико-экономической системой, но и вовсю извлекала пользу из своего географического положения, став тем самым мостом между Востоком и Западом, который в постсоветское время по большому счету не сумело выстроить ни одно государство.
В этой связи впервые о Петровском Яме автор этих строк услышал только в девяностых. В те, тоже уже далекие от нас, годы в силу известных причин со всех сторон по всему периметру наших границ к Москве стали предъявлять разнообразные претензии соседи, в том числе и некогда входившие в состав единого с нами государства. В частности, финны на всех уровнях и на всех, выражаясь МИДовским языком, «площадках», начали поднимать тему т.н. «карельских партизан», которая на долгое время стала весьма «чувствительной» для отношений с Хельсинки.
Поясню: все три года т.н. «Войны-Продолжения» (1941-44 гг.) (финны всегда подчеркивали, что они вели отдельную войну от немцев, не заключив с Германией ни одного официального договора о союзе) с советской стороны в Восточной Карелии в боевых действиях, помимо регулярной армии, принимали участие и партизаны. Поначалу ими заведовало партийное начальство Карело-Финской ССР, но с октября сорок первого руководство передали более компетентному в этом вопросе республиканскому НКВД. Весной сорок второго в Беломорске (временной столице КФССР), сразу после трагедии Петровского Яма, создали штаб партизанского движения, который возглавил комбриг госбезопасности Сергей Вершинин.
Во время глубинных рейдов диверсионные группы партизан действовали не только в оккупированных финнами районах Карело-Финской ССР, но, случалось, заходили на территорию Финляндии и даже Норвегии. Финны обвинили «карельских партизан» в нападениях на финские деревни и уничтожении до 200 мирных жителей, включая 60 детей. (Не будем зд. разглагольствовать о «гуманных» или «негуманных» способах ведения войны, ибо тактика «выжженной земли» – вещь жестокая). Тема эта всячески муссировалась в печати соседей, ряд финских организаций и политических деятелей обратились в местные МИД, МВД и прокуратуру с требованием расследовать деятельность советских партизан на территории Финляндии в 1941-1944 гг.
Своей кульминации «антипартизанская» кампания в Суоми достигла к рубежу веков. Дошло до того, что в 1999 году Финляндия официально потребовала от прокуратуры Республики Карелии… выдать финской стороне по списку ветеранов-партизан, которых, де, «будут судить компетентным и справедливым судом»! Помню, даже в ходе наших двусторонних встреч с финскими коллегами по линии МВД (в нулевые автор этих строк был ответственным секретарем рабочей группы по оперативному взаимодействию между МВД России и МВД Финляндии) сия «щекотливая» тема неоднократно поднималась в ходе обмена мнениями.
К чести обеих сторон, постепенно дискуссия перешла из политического русла в научное – и в Финляндии, и в Карелии был проведен ряд семинаров и конференций. На снижение градуса, несомненно, повлияли и доводы россиян о несовместимости цифр потерь (в частности, было убедительно доказано, что только летом сорок второго, и только в одном Петрозаводске из 22-тысячного контингента концлагерей, созданных оккупантами для не-финно-угорского населения, от голода и болезней умерло более 4 тыс. узников, в том числе детей и женщин).
Но нужен был еще более действенный контраргумент. Тогда-то межведомственная группа, предварительно всесторонне изучив вопрос, и обнародовала трагедию Петровского Яма. После чего дискуссия сразу как-то приутихла, ибо выяснилось, что рейды партизан, о которых толковали наши визави, по сути, оказались симметричным ответом на действия самих финнов!
Ветераны в неофициальных беседах поговаривали, что одним из разработчиков «ответки» финнам, якобы, был один из замов Вершинина, молодой тогда Юрий Андропов (подпольная кличка «Могикан»), в числе других остро воспринявший трагедию Петровского Яма. Кстати, для знающих людей его появление накануне войны в Карело-Финской ССР и назначение первым секретарем республиканского комитета комсомола вовсе не случайно. Будущий председатель КГБ и генсек был внуком (по матери) финляндского еврея-ювелира Карла Флекенштейна, худо-бедно знал финский язык, и (по одной из версий) происходил из семьи разведчиков-коминтерновцев. К тому же слыл любимцем и выдвиженцем видного деятеля Коминтерна, главы КФССР, впоследствии члена Президиума (Политбюро) ЦК КПСС (а по совместительству, как утверждают конспирологи, и масона высокого градуса посвящения) Отто Вилле Куусинена.
В штабе партизанского движения КФССР Юрий Владимирович отвечал за отбор местных жителей в партизаны, руководил их подготовкой – боевой, политической и спортивной (к слову, еще перед войной с учетом опыта Зимней войны он активно развивал лыжный спорт среди местных комсомольцев, спортсмены КФССР начали тогда регулярно занимать первые места на всесоюзных соревнованиях), принимал участие в экзаменовке кандидатов в партизаны на знание финно-угорских языков, распространенных в здешних местах.
Поясним: поскольку, всё русскоязычное население Карело-Финской ССР, по приказу оккупационных властей, должно было находиться в концентрационных или трудовых лагерях (привет либералам и правозащитникам от финских демократов!), одним из критериев отбора в партизаны было знание финского, его ингерманландского диалекта, собственно карельского, его ливвиковского и людиковского диалектов, вепсского и даже экзотических саамских диалектов (для рейдов в квислингскую Норвегию, которая, кто не в курсе, также воевала с нами и своими егерями, и добровольцами, и эсэсовцами дивизии «Норд»). Впоследствии Андропов очень дорожил полученной медалью «Партизану Отечественной войны»… Но вернемся к основному повествованию.
Хроника трагедии
Как водится, изначально не обошлось без предательства. За месяц до рейда, 12 января 1942 года, финские лазутчики в ходе дальнего рейда в глубокий советский тыл неподалеку от Пудожа (удивляться нечему, финский спецназ хаживал не только за Онежское озеро, но совершал диверсии аж на Архангельской ж/д!) взяли «языка» – некоего советского сержанта. В стремлении сохранить себе жизнь тот оказался очень словоохотливым, выболтав финнам, всё, что знал. В частности, рассказал массу подробностей о т.н. «армейском обменном пункте» (АОП) армейской базы Медвежьегорской оперативной группы РККА (с 10.04.42 – 32-я армия) к западу от Беломорско-Балтийского канала имени Сталина в поселке Петровский Ям, что на южном побережье Выгозера. Особый интерес у финнов вызвали масштабы хранившихся там запасов и особенности охранения объекта. У противника имелись километровые топографические карты местности (видимо, еще царских времен) и данные аэрофотосъемки. Сопоставив их со сведениями, полученными от предателя, финское командование и спланировало операцию по уничтожению АОП «Петровский Ям».
Действительно, в том месте был сосредоточен целый ряд армейских складов: полевой интендантский склад № 383, полевой армейский склад ГСМ № 1196, полевой армейский артиллерийский склад № 1434, полевой военно-технический склад № 1892. Поскольку объект находился в доброй сотне верст от линии фронта, охрана АОП была немогочисленной. Кроме того, рядом со складами, на территории трудпоселка № 12 Беломорско-Балтийского комбината (ББК) и сангородка ББК, в Петровском Яме размещался военно-полевой госпиталь (или вернее даже полевой-подвижной) № 2212 (начальник госпиталя – военврач 2-го ранга Б. М. Стриньковский) на 200 койко-мест. Как правило, в госпитале старались не держать больше сотни человек одновременно, перебрасывали раненых дальше в тыл – в Сегежу, Беломорск. Самая большая загрузка госпиталя пришлась на 09-11.01.42, когда из-за снежных заносов трассы Петровский Ям – Сегежа в госпитале находилось 738 и 730 человек, соответственно. По состоянию на вечер 11 февраля на излечении находилось 73 раненых советских бойца.
…Сводный отряд финских диверсантов под командованием лейтенанта Хонканена 7 февраля 1942 года покинул расположение своего разведбата (командир майор Никке Пярми) в Волъярви (неподалеку от оккупированного финнами Медвежьегорска) и на лыжах выдвинулся в сторону линии фронта. Скрытно пересек ее (хотя о сплошной линии в условиях снежных просторов Северо-Восточной Карелии говорить можно лишь условно), затем перебрался на восточную сторону Беломорско-Балтийского канала имени Сталина, тщательно уничтожив следы переправы. Через пару дней отряд добрался до выгоозерской деревни Калаярви, где располагался лагерь для военнопленных. Там 10 февраля финские диверсанты захватили зазевавшегося красноармейца и допросили его на предмет оперативной обстановки в зоне действия отряда. (Языкового барьера не было, поскольку в отряде состояли и этнические русские, и ингерманладцы, да и сами финны за пару десятков лет независимости тогда еще не забыли язык своей бывшей метрополии). На следующий день уже непосредственно вблизи Петровского Яма были захвачены местные жители, которых также опросили. В результате добытых сведений атаку на АОП решили проводить ночью.
Разбившись на взводы, финны под прикрытием темноты на лыжах, не поднимая шума, подошли к поселку и в 0 ч. 45 мин. 12 февраля с четырех сторон атаковали расположенные там объекты. Нас, по понятным причинам, интересует, как развивались события у госпиталя, где его медперсонал и раненые красноармейцы, ничего не подозревая, спокойно спали. Тут версии сторон разнятся.
По советской, финны, не могли не видеть, что на и основном здании, и на вспомогательных постройках развевались белые флаги с красными крестами. На стоявших вокруг автомашинах также была нанесена символика МККК. А посему данный объект однозначно дóлжно было идентифицировать, как медицинское учреждение, которое, по всем международным конвенциям и договорам, никак не могло представлять законную военную цель. Несмотря на это, атакующие подожгли все тамошние автомашины и складские помещения, а палаты с людьми через окна забросали гранатами. Раненых, которые в одном нижнем белье пытались выбраться из горящего здания, безжалостно расстреливали из автоматов «Суоми». Диверсанты не пощадили и медицинский персонал. На месте были убиты санитары Крылов, Мартынов, Яковлев, медсестры Любченко, Афанасьева, Русинова, Андреева, военврач Гиндин. Всего из медперсонала было уничтожено около тридцати человек, пятеро ранены…
По версии финнов (Боже, как же всё знакомо и одинаково во все времена!) они лишь… оборонялись от злых «рюсся». Де, из окон госпиталя по диверсантам открыли огонь, и финские солдаты вынуждены были открыть ответный, а также поджечь здание, используя ручные гранаты и кумулятивные заряды. Мол, никаких безоружных пациентов и медперсонал не расстреливали, наоборот, из чувства гуманности пытались помочь им, но многие, увы, сгорели вместе с госпиталем. Более того, финны помогали не только раненым и медработникам, но и заключенным, расположенного рядом трудлагеря. Де, в суматохе, «в результате действий советских охранников», заключенные попытались бежать, и вохра принялась их расстреливать, но зека нашли убежище у добряков-финнов, которые предложили спасенным табак и помогли вскрыть запасы продовольствия в лагере. В результате, заключенные, разграбив склады, разбежались кто куда…
Об общем количестве убитых и раненых в ту ночь советских людей можно только догадываться. Если указанное в финском донесении в Ставку число в 500 человек, конечно, было преувеличением, то число в 85 человек, указанное в донесении по инстанции начальника советского гарнизона и санитарной службы, вероятнее всего, преуменьшением. В частности, в депеше говорилось о 33 красноармейцах, имевших оружие, 28 человеках – медперсонала, о 9 раненых, находившихся в госпитале на излечении (заживо сгоревших в здании идентифицировать не представлялось возможным) и еще о 15 человеках – гражданском населении поселка. Утверждалось, в частности, что среди погибших красноармейцев в госпитале № 2212 был родственник поэта М.Ю. Лермонтова – боец Михаил Владимирович Лермонтов. Останки погибших были сфотографированы и после идентификации перевезены в Сегежу, где их захоронили в братской могиле.
Потери финской разведывательно-диверсионной группы, согласно данным финнов, составили 5 человек убитыми, 6 раненых. Еще трое диверсантов получили незначительные травмы. По данным советской стороны, потери финнов составили 14 бойцов.
Жертв с обеих сторон могло бы быть больше, но финнов спугнула колонна из легковых автомобилей и нескольких десятков грузовиков, которая, на счастье атакованных, в разгар бойни по дороге из Сегежи приблизилась к Петровскому Яму. Из-за пожаров в поселке, колонна остановилась и, находившиеся в ней красноармейцы, сообразив, что происходит, открыли огонь по врагу. Взвод диверсантов под командованием сержанта Микко Пёлля, действовавший на том направлении, попытался атаковать машины фосфорными пулями, на помощь пришел и взвод сержанта Карла-Йоханна Норргорда. Несколько машин выстрелами в бензобаки диверсантам удалось поджечь, но из-за численного превосходства советских сил, финны были вынуждены отойти в поселок.
По пути они попытались поджечь склад боеприпасов у дороги, но не смогли приблизиться к нему на расстояние броска ручной гранаты, поскольку советские бойцы метким огнем отсекли их от цели. Пёлля и Норргорд доложили обстановку Хонканену и тот, оценив ее, дал команду на отступление. В 2 ч. 50 мин. в ночное небо взмыли две зеленые сигнальные ракеты – условный знак – и финны начали отход из поселка. Опасаясь погони, Хонканен применил военную хитрость, выдвинувшись не на запад – в сторону линии фронта и Финляндии, а на юг. Своих раненых финны не бросили, а, захватив в поселке пять лошадей, впрягли их в сани, и пострадавших в налете стали буксировать на них…
С наступлением утра последствия финского налета на Петровский Ям были зафиксированы на фотопленку и задокументированы. Соответствующие материалы были быстро опубликованы в республиканских и фронтовых газетах. Кстати, вся финская версия событий с самого начала была подставлена под сомнение – в статьях не говорилось ничего о том, что было, якобы, уничтожено в поселке, помимо госпиталя. Соответственно, весь Карельский фронт вознегодовал по поводу «зверств финской военщины над беззащитными ранеными и мирными жителями». Как закономерный результат, с 12 февраля 1942 года отношение к финским военным, раненым и гражданскому населению со стороны советских партизан и частей РККА резко изменилось в худшую сторону. Вот, что пишет по этому поводу исследователь трагедии Петровского Яма П. Репников: «Жестокость порождает ответную жестокость. На наш взгляд, Илмари Хонканен своими необдуманными действиями при планировании и организации нападения на гарнизон Петровского Яма, приведшими к уничтожению госпиталя и гибели гражданского населения поселка, породил ответные действия советской стороны».
Персоналии
Так и хотелось назвать главку «Военные преступники», но поскольку официального суда над головорезами не было, вынужден назвать ее «Персоналии», хотя даже в Википедии, известно чьей, и известно с какими целями созданной, редактируемой и курируемой информационной площадке в интернете, в статье «Военные преступления» в числе других упоминается и казус в Петровском Яме. Пробежимся вкратце по установленным личностям того отряда.
Итак, командовал финскими диверсантами Илмари Хонканен. Уроженец Великого княжества Финляндского. По образованию – экономист. Отличный спортсмен – хоккеист и бейсболист. Во время Зимней войны поступил в пехотную школу, которую окончил уже после окончания боевых действий, получив первое офицерское звание младшего лейтенанта (вянрики). С началом Войны-продолжения в действующей армии, в составе разведбата дальней разведки. Принимал участие в ряде успешных разведывательно-диверсионных операций первого этапа войны (в июле – августе 1941 г. в рейде в район Ухты, ныне поселок Калевала), в октябре 1941 г. в рейде на Ругозеро, в декабре 1941 г. в рейде на Кировскую ж/д, в январе 1942 г. в рейде на восточный берег Онего).
После войны уволен в запас в звании капитана. С 1945 года до пенсии работал скромным офисным служащим в страховой компании. Проживал в г. Турку, где и мирно скончался в 1987 году в 76-летнем возрасте. Как вы понимаете, ни к какой ответственности за военное преступление Хонканен привлечен не был. Более того, на рубеже веков, как утверждали мои финские знакомцы, именно этот человек стал прообразом лейтенанта Перкола, главного героя нашумевшего кинофильма «Дорога на Рукаярви (финское наименование Ругозера).
Фильм, кто не смотрел, рассказывает о глубинном рейде финского отряда в советский тыл, и полон стереотипов. Финны – хотя и встречаются среди них трусы и садисты, в массе своей рыцари без страха и упрека. «Рюсся» же – звероподобное стадо без чести и совести – безжалостно расстреливает одиноких финских солдат, нападает на санитарные машины, перевозящие раненых финнов, уничтожая без разбора и медперсонал, и пациентов, насилует лотт («Лотта Свярд» – женская вспомогательная военизированная организация в Финляндии 1920-40 гг., в составе которой служили женщины-медсестры, санитарки, кухарки, прачки, швеи, продавщицы военторга и т.п.).
Нам более интересен заместителя Хонканена – некий Влади Мармо, хотя бы по той причине, что он же – Владимир Форсблом, а по матери – Нефедьев, уроженец г. Орла. Его отец – Вильгельм Форсблом был управляющим Орловским сахаро-ликеро-водочным заводом. После революции семья бежала в Финляндию, где Владимир стал Влади, поменяв и фамилию. Еще до войны поступил в Хельсинкский университет на отделение химии и геологии. Хороший спортсмен. Входил в состав сборной Финляндии по баскетболу на ЧЕ-1939 года. С началом Зимней войны пошел добровольцем в армию. Был направлен на учебу в офицерскую школу, которую окончил после окончания боевых действий, получив первый чин младшего лейтенанта запаса. Вновь был призван на службу в апреле 1941 года, получив назначение в разведбат под командованием капитана Инто Куисманена. За осуществление ряда успешных разведывательно-диверсионных рейдов в советский тыл представлялся командованием на получение Креста Маннергейма, но, по неизвестным причинам Густав Карлович (именно так маршала звали при Российской империи) отклонил ходатайство.
После войны Мармо арестовывался ненадолго полицией безопасности по подозрению в причастности к закладке тайников с оружием, но был отпущен. Считается, что именно этот человек помог впоследствии спецслужбам США заполучить бывших финских глубинных разведчиков в качестве агентов, главным образом для наблюдения за советскими ядерными испытаниями… Сам же Мармо, вернувшись на учебу в университет, окончил его, стал геологом. Работал по специальности, дослужившись к 1960 году аж до гендиректора Геологической службы Финляндии, получил профессорскую степень. Увлекался филателией, одно время даже возглавлял филателистический союз страны.
К ответственности за военное преступление в Петровском Яме привлечен не был. Но, разумеется, по чисто случайному стечению обстоятельств. вскоре после назначения Андропова председателем КГБ 55-летний Мармо погиб в автомобильной катастрофе близ Хельсинки. Газеты писали, что по неустановленным причинам во время езды бывший диверсант сделал быстрое движение рулем, заставив коробки с керном, которые он упаковал в багажник, сдвинуться с места. В результате Мармо потерял контроль над своей машиной, автомобиль съехал в кювет, а водитель скончался от полученных травм.
Во главе четырех взводов сводного отряда диверсантов были младшие лейтенанты Пентти Юппала и Ээро Наапури и сержанты Карл-Йохан Норргорд и Микко (Михаил) Пёлля. Про первых трех сказать ничего не могу, информации не нашел, а последний – «наш клиент». Уроженец Белоострова близ Питера. В 17-летнем возрасте в 1933 году после окончания колхозной трехлетней школы и высылки родителей, как кулаков, в Сибирь, Миша переплыл пограничную речку Сестру-Раяйоки и нашел убежища в Финляндии. Работал строителем, лесорубом. Накануне Зимней войны многоязычного Пёлля направили на учебу в армейскую разведшколу, где он постиг, с отрывом на участие в боевых действиях, все премудрости диверсионной науки, включая работу на рации, парашютную подготовку и «стажировку» на советской территории. С началом Войны-Продолжения Микко определили в разведбат капитана Куисманена.
Пёлля ходил более, чем в 30 рейдов, участвовал в уничтожении баз снабжения РККА, взрывал эшелоны с боеприпасами глубоко в советском тылу, вплоть до железнодорожной линии Архангельск-Вологда. Командование отмечало храброго ингерманландца. За Петровский Ям он получил повышение в чине, а за диверсии на железке в следующем году Приказом от 01.08.43 старший сержант Пёлля был награжден Крестом Маннегрейма за номером 120, став вторым гражданином СССР – кавалером этой высшей военной награды Финляндии. (Первый – также ингерманландец Антти Ворхо).
В январе 1944 года Пёлля был направлен на учебу в офицерскую школу в Ниинисало, и после полугодичного курса произведен в младшие лейтенанты. Летом, уже будучи офицером, до перемирия с Советским Союзом успел поучаствовать в трех глубинных диверсионных рейдах. По окончании войны получил финское гражданство, но, поскольку советское у него также осталось, опасаясь выдачи, сначала бежал в Швецию, а затем, как шведы осенью 1946 года приняли решение о высылке финских военных беженцев, и дальше – в Венесуэлу. Там он пребывал до 1964 года. Вернулся в Финляндию по протекции другого русскоязычного бывшего диверсанта Мармо, его взяли на работу бригадиром в Геологическую службу, где он и проработал до пенсии. Скончался в 1994 году. К ответственности за военное преступление в Петровском Яме привлечен, разумеется, не был, наоборот, как «герою войны» в 2005 году на вилле яхт-клуба г. Йоэнсуу (центр финской провинции Северная Карелия) ему была открыта памятная доска.
Еще одним отличившимся во время налета на Петровский Ям из отряда Хонканена был сержант Суло Охтонен. По словам очевидцев, этот «герой» лично расстрелял более десяти советских раненых. Видимо, за этот «подвиг» он, как и его командир, получил крест Свободы 4-го класса…
Пепел сожженных взывает к справедливости
…Сегодня некогда многолюдный поселок Петровский Ям, как и сотни других населенных пунктов Карелии, после известных экономических перемен, заброшен. Лишь разрушенные до основания постройки да сваи причала свидетельствуют, что здесь некогда кипела жизнь. О трагедии, разыгравшейся здесь в годы войны напоминает разве что скромная пирамидка с красной звездой и установленная рядом в 2012 году гранитная доска с 54 фамилиями погибших пациентов и медпработников госпиталя № 2212. Через пару лет к ней добавился и металлический крест в форме медицинского с символическими языками пламени и слезами погибших, сооруженный на народные пожертвования.
Задолго до этого кто-то установил тут и муйстористи – памятный крест финским диверсантам, погибшим при налете на поселок. На кресте выгравированы их имена: Юсси Косола, Матти Хейман, Вильё Халме, Лаури Хинтсанен, Каарло Коскинен и надписи: «Разведгруппа Илмари Хонканена» и «Пали в бою в Петровском Яме». Допускаю, что это были храбрецы и мужественные солдаты, возможно даже не забрасывавшие гранатами госпиталь и не расстреливавшие пытавшихся выбраться из него раненных и медперсонал. Но, согласитесь, памятник палачам рядом с памятником их жертвам – это какой-то запредел! Как если бы в Хатыни в известном мемориале соорудили стеллу украинскому карателю Григорию Васюре и другим его «коллегам» из 118-го шуцманшафтбатальона. А как бы смотрелся обелиск в Освенциме в честь коменданта лагеря Артура Либехеншеля или «Ангела Смерти» – надзирательницы Ирмы Грезе, повешенных по приговору военного трибунала?
При подготовке материала не поленился почитать, что пишут о Петровском Яме на исторических форумах западные любители истории. Смысл большинства высказываний таков: да, не можем отрицать, что всё-таки среди других объектов там был и полевой-подвижной госпиталь, но русские, де, «сами виноваты, поскольку разместили его среди других военных целей»! А посему, чего их жалеть?
…Сегодня наши северо-западные соседи, отбросив лицемерные дружеские улыбки, забыв о долгих годах нейтралитета, взаимовыгодного сотрудничества и добрососедства, сломя голову, несутся в НАТО. Министр иностранных дел Финляндии Пекка Хаависто, к слову, открытый содомит, женатый педерастическим браком на мужчинке (в нынешней Суоми это узаконено, вот финские ветераны-то в гробах переворачиваются!), заявил, что Хельсинки будет реализовывать свою заявку в Альянс, вне контекста с ситуацией, развивающейся вокруг заявки шведской.
В качестве ассиметричных ответов на недружественные действия финнов (пока дело не дошло до действительного перекрытия Финского залива и фактической морской блокады Санкт-Петербурга!), наряду с такой чувствительной для соседей экономической мерой, как, например, аннулирование аренды Сайменского канала, могло бы быть и проведение, наконец-таки, тщательного, всестороннего расследования трагедии Петровского Яма, установление непосредственных виновных и предъявление совершенно конкретных претензий со стороны правопреемников потерпевших противной стороне. Недавние примеры установления Следственным комитетом фактов геноцида советских людей со стороны немцев в Ленобласти и на Юге – свидетельство того, что такого рода преступления вполне раскрываемы и никак не могут скрыться за завесой лет, ибо не имеют срока давности.
Мне, как потомку карелов и вепсов, конечно, очень горько и больно писать о том, как представители единоплеменного народа могли совершить такое деяние, но пепел сожженных и тени невинно убиенных в Петровском Яме взывают к справедливости!
Михаил ВАСЬКОВ («Суворов-пресс»)